Приднестровье, июнь 1992 года, Бендеры.

Снайпера вычислил Серёга.

– Командир, точно говорю: угловая квартира на четвёртом этаже. Дай мне троих, и мы его возьмём живым.

Воропаев не думал ни секунды:

– Бери Мишаню, Димона и Олежку. Возьмёте – молодцы, а нет, – он помолчал секунду, – ну значит нет.

Прижимаясь к стене пятиэтажной хрущевки, они подошли к двери подъезда. Сергей потянул дверь – та со скрипом открылась. Осторожно поднялись на четвёртый этаж и стали перед дверью. Ничем не примечательная обитая дермантином дверь, не бронированная, открывается внутрь.

– Всё, он наш. Капец ему, – прошептал Сергей и обернулся к стоявшим позади него, – Димон налево, Олежка направо, я – на кухню. Мишаня.

Михаил прислонил АК к стене, сконцентрировался и изо всей силы ударил ногой в дверь, прямо в замок, выбив его с мясом.

Вскинув автоматы, Сергей, Димон и Олег вбежали в квартиру.

Девушка стояла и тряслась.

Димка поднял с пола винтовку, провёл пальцем по прикладу: зарубка, вторая… Он посмотрел на Сергея:

– Шесть.

– Не убивайте… У меня дети…

– А у нас что, щенки?!

– Тихо, ребята, – Сергей подошёл к окну и глянул вниз.

– Дети у тебя, говоришь? Тогда вот тебе шанс: прыгай. Уцелеешь – лично в больницу отвезу. Ну а если нет – значит Бог считает, что грехов на тебе слишком много.

Девушка облизнула губы:

– А если не прыгну?

– Тогда рассчитаешься за тех шестерых прямо сейчас. А я уж перед Богом найду, как оправдаться.

Девушка посмотрела вниз: палисадник, засаженный цветами, не асфальт. Она медленно поднялась на подоконник, перекрестилась и прыгнула.

Сергей выглянул в окно, посмотрел вниз, плюнул, развернулся и направился к выходу.

Девушка лежала на боку, неестественно вывернув ногу. Сергей вынул из ножен штык–нож, присел на корточки возле тела и перевернул девушку на спину. Несколько секунд он смотрел в её зелёные глаза, а потом повернул голову. В дверях подъезда стоял Олежка и с ужасом смотрел на него.

– Чего вылупился? Холодная.

Сергей перевёл взгляд обратно на труп и поднялся:

– Слава Богу, не пришлось брать греха на душу, – и штык-нож с глухим стуком вернулся в ножны.