Заборчик не высокий, метра полтора. Сплошной зелёный из тонкой доски. Ни хрена не защитит, но порядок есть порядок: трое встали, прижавшись к нему, наведя автоматы на оконные проёмы дома.
— Работаем!
Док влетел во дворик первым и рванул к крыльцу. Проверить дверь: нет ли сюрпризов. Следом Лось с пулемётом — три шага вправо, и занял позицию за замшелыми бетонными кольцами колодца. Весь двор и вход в дом под прицелом.
Следом я:
— Выйти с поднятыми руками! Обещаю огонь не открывать! Миром давайте.
Тишина... Вообще, я хочу в каждую такую немую дверь засандалить гранату и шарахнуть со всех стволов. И, если только мне померещится движение, повторить все ещё раз. Безотказный способ. И насрать, есть там кто или нет. БК хватает.
Но возможно, в этот дом вскоре вернётся жизнь. Команда: беречь до последнего. Так что совсем вручную.
Я кивнул. Док рванул дверь нараспашку, и я пошел вперёд. Как щитовой, только без щита. Бронежилет и реакция — вот мой щит. И Док, бросившийся за мной на полусогнутых с мощным фонарём на стволе и освещающий из-под моего локтя узкий коридорчик. Даже не ушами — напряжённым затылком слышу, как мои врываются по тому же алгоритму в стоящий рядом с домом подкошенный сарай. Ещё двоим — погреб. Зачистка.
Теперь присел я, поведя стволом в свой сектор. Док навис надо мной. Работаем крест-накрест.
— Чисто!
— Чисто!
— Чисто! — это уже со двора.
Можно выдохнуть. И так от дома к дому.
Нервная система жёстко изнасилована. Вперёд — выдохнуть, вперёд — выдохнуть...
Деревня большая. Ещё вчера здесь плотно стояли ВСУ. Почти в каждом доме была оборудована огневая точка. Хорошо, что большая часть мирных ещё вчера-позавчера свалила при первых выстрелах. Вытаскивать огородами мирняк под обстрелом — удовольствие ниже плинтуса. Тем более что «укропы» не терзаются совестью, решая, бить по своим или нет. Наоборот, с радостью прикрываются ими же. В этот раз живого щита у них не было. Вот и слиняли, сверкая пятками.
Теперь новый прикол из их фашистской тактики: оставить населённый пункт, дождаться, когда соединения войдут на зачистку, и начать ровнять деревню артой. Большей частью разносят лишь пустые дома, иногда с мирными вместе, с теми, кто не ушёл. Твари, других слов нет. Нелюди.
Вот и сейчас по окраинам деревни время от времени прилетает. Душевного равновесия это не добавляет, но все строго держат себя в руках. У нас ещё ничего. Впереди на соседней улице работает СОБР, сзади справа с парой танков идёт разведвзвод мотострелков. СОБРатьям на передке хуже всего, хотя они и чувствуют себя сейчас как рыба в воде: это их стихия. Но у них тихо: переброска фразами в эфире, редкий мат, который слышно даже без раций, но без стрельбы. Значит, тоже чисто.
Вдохнуть морозного воздуха...
— Будда растяжку снял в погребе. Чуть не въебались, — Лось протянул мне РГД на вытянутой ладони.
— Ну и нахера она мне? Своих полный пояс. Что слышно?
— Там Якут со своими шмальнул пару очередей, но, похоже, просто перебздели. Тихо всё.
— Пошли дальше.
Проснулась рация:
— Фидель, здесь Весёлый. Приём.
— На приёме.
— Тут гражданский. Нездоровая какая-то канитель.
— Идём.
М-да. Номер цирка Чинизелли... В прицеле девчонка. Совсем молодая. Тянет за собой тележку с непонятным тюком. Как-то сюрреалистично. Тут бы в погреб заныкаться, а не груз возить под обстрелом.
— Стой! — кричу я ей. — Оставь телегу, давай к нам. Всем внимание!
Оставила. Идёт. Метр, пять, десять, двадцать. Остановилась, села на землю, прислонившись спиной к неработающей колонке.
— Ну иди сюда, не бойся!
Ноль эмоций.
— Блядь... — ну, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед короткой перебежкой идёт разбираться сам. — За мной. Док, рядом будь.
Трое заняли позиции кто за чем. Каждый дом впереди может огрызнуться огнём, а разобраться с этой девчонкой надо. Я опустился перед ней на колено.
Её бы накормить. Худющая, лицо в копоти. Лет двадцать, не больше. Симпатичная, кстати. Если отмыть.
— Ты откуда?
Взгляд девчонки уходит мимо меня. Молча смотрит в одну точку где-то за нашими спинами. Лишь бы не поехавшая, этого только не хватало.
— Откуда ты?! — я повторил вопрос, чуть повысив голос.
Девица молча мотнула головой назад. Уже хорошо — слышит и понимает.
— Как тебя зовут?
— Галя.
— А что это? — я показал рукой на тележку, хотя уже догадался по характерным очертаниям. Завёрнутое в ковер тело.
— Не что, а кто. Мама.
— Что случилось?
— Не знаю. Сердце, наверное. Я не знаю, что делать. Вот, пошла.
— Я соболезную тебе. Когда?
— Вчера. Я не знаю, что делать.
— Мы поможем. Не бойся. Мы не с вами воюем. Нам фашики нужны. Почему ты не ушла вчера?
— Я с мамой сидела. Я не знаю, что делать.
Да... Зациклило. Плохо дело. Хотя не плачет, сидит собранно, взгляд вменяемый... Стоп.
— Ты одна её грузила?
— Да...
Нестыковка. «Ох, Фидель, Фидель... Сорок лет скоро, больше двадцати на службе, а такие опции, как совесть и сострадание, отключить не можешь. Твой тренинг плох. Или нет?.. Нет, не плох. Я видел здесь настоящее горе. Мозг состыковал картинку с эмоциями. Отставить. Всё неправильно». — Я встал в полный рост:
— Док, бери её, тащи назад и следи за ней. Внимательно следи.
— Что такое, командир?
— Просто иди, я осмотрюсь.
Док тоже почуял неладное:
— Может, не надо? Наших дождёмся?
— Наоборот. Пока урон не критичен. Хватай, идите.
— Есть. Как скажешь.
Мозг щёлкает, как арифмометр:
«Вот тюк (рулон, скрутка - как хотите, называйте). По габаритам как я: кило 90-100. Точно женщина?.. Ну допустим.
С одного конца торчат ноги в стоптанных женских босоножках. Босоножки? Сейчас, в марте, когда снег ещё не сошёл? Ещё косяк.
Ну ладно, пусть женщина. Грузная, но женщина. Как эта доходяга смогла поднять и запихать это тело в тележку? Мне-то трудно было бы. Ещё и в ковре. Не в одеяле, не в простыне — в старом тяжёлом советском ковре.
И почему бы ей не дождаться нас? Если слышала, что мы идём. Блядь, всё неправильно. Халтура, граждане хохлы. Халтура».
Приклад в плечо. Коллиматор — это не оптика, но он мне поможет. Смотрят они на меня... Слева направо, справа налево. Шаг, второй, ещё метр. Лишь бы не радиосигнал. Надеюсь, что лепили на ходу.
Любые боевые действия — это питательный бульон для иррационального. Вот и сейчас каждой струёй пота по спине ощущаю, что мои подобрались, как породистые псы, и ждут: случится ли блудняк, дебил их командир или нет...
На колено возле тележки. Ну что, будь я душегуб или убитый стрессом интеллигент, я бы завернул тело, как шаверму, в рулон. А здесь — как пиджак: лист снизу, лист сверху. Почему? Да потому что так минировать проще. Снова пот по спине. Страшно? Да, и не стыдно признать. Тот, кто говорит, что ничего не боится, либо шизик, либо лжёт.
Аккуратно стволом приподнять ковер. Чуть-чуть. Неудобно, бля. Планка с фонарём на длинном цевье мешает. Так, голову в другую сторону...
Ничего не видно, темно, щель узкая. Включить фонарь. Что я творю? От самого себя страшно. Но, видно, это движение вперёд уже не даёт мне остерегаться и брать паузы.
Вот оно. Блеснуло. Может, серебряная нить в ковре? Нет, проволока... Точно она. Прицеплена к ковру и уходит под бок.
Хватит. Всё мне ясно. Отходить. Лишь бы не радиосигнал. Они рядом, они видят меня, гадом буду. Если поймут, что план их провалился, попробуют забрать на тот свет хотя бы одного меня. Назад.
Тихо в рацию:
— Группа, к бою! СОБРов тормозните, им стоять!
Где эта «гражданская»? Нет, ярость не застилает мне глаза, эта злоба холодная. Мне нужна информация.
— Как тебя зовут?
— Я же говорила, Галя.
— А может, Оксана? Или Виолетта? Паспорт есть?
— Не взяла...
— Ну, конечно. Тело в ковёр мозгов хватило завернуть, а паспорт нет. Деньги тоже не взяла? Как зовут?!
— Зачем вы спрашиваете это подряд? — наконец-то она перевела взгляд на меня. Читай, читай — это «зеркало души» ...
Холод. Рассудок. Просчёт ситуации. Я вижу это невооружённым глазом. Ну ладно.Полевой допрос — это страшно. Это на грани экстремальной психологии. Если физика, допрашиваемого гуманнее добить после процедуры. Я надеюсь, обойтись без этого. Сейчас я не спец, сейчас моя старая ипостась — опер.
Пистолет. Сначала встать, кобура на бедре. Не люблю я в поле краткоствол. Ебли много, толку мало. Прямо как с резервистами. Но сейчас он незаменим.
Я рванул затвор Ярыгина и приставил ствол почти вплотную к зрачку девицы:
— Кто это?
Началось. Секундный ступор у неё сменился жадными глотками воздуха. Как окунь на берегу. Сейчас пойдёт.
— Кто это?!!
Стоящий рядом Док понял игру и пошёл ва-банк. «Калаш» одиночным громыхнул над ухом девчонки.
— Не поняла?! Кто это, дрянь?!
Хорош. Добавлю. «Ярыгин» выплюнул порцию свинца над вторым ухом. Девчонка сжалась в комок и заскулила, как щенок. Всё, плывет. Док резко выпрямил её, дёрнув за плечо:
— Тебе повторить?! Он в глаз тебе сейчас выстрелит. Кто это, блядь?! Говори, завалю!!!
— Соседка!
— Та-а-ак. Кто её заряжал и грузил?
— Они...
— Кто «они»?! Рептилоиды?! Говори, блядь, убью!
— Они остались вчера. Все ушли, а они остались. Самогона обожрались. Утром хотели уйти, а видят: ваши идут рядом. Решили спрятаться. Соседка голосила — они её зарезали. Меня вот взяли и тележку эту дали. Сказали: «Иди к кацапам», — девчонка закрыла глаза и заплакала.
— И ты пошла?!
— Пошла...
— Где они?!
Голова так же дёрнулась назад и влево.
— Это не ответ!
— Два перекрёстка назад, там дом трёхэтажный из белого кирпича.
Мы подняли глаза. Видно его невооружённым глазом. Та-а-ак...
— Сколько их? Примерно.
— Человек двадцать, может, чуть больше.
— И ты пошла. Тебя саму бы размотало!
— Они сказали отойти, как осматривать будете. «Смерть ворогам», — сказали.
— Дура, блядь. Разменяли они тебя...
Я видел здесь горе. Как бы унять биение сердца?.. Это просто гормональный всплеск. Рука с пистолетом безвольно опустилась.
«Ніколи ми не будемо братами» — так говорила эта психическая сучка?.. Какие, нахуй, братья?! Нам это вчёсывал ещё Суслов с трибуны. Пиздёж. Одна из советских национальностей. Какая там национальность? Искусственное племя, которому с широкой души дали эти земли?..
Не было никогда братских народов. Были добрые братские отношения между людьми. Я до сих пор не могу понять, почему одна часть украинцев ложилась грудью на пулемёты, горящая, умирающая шла на Сталинград, а другая сидела по схронам, сжигала мирные деревни и раздвигала жопу перед фашистами?
Ты кто, девочка?! Жертва ёбаного фашистского режима или идейная тварь? Как мне разобраться?.. Мне, именно мне, ибо эти парни идут за мной, я и командир, и замполит... Я видел горе. И поэтому тебе не верю.
— Док, собери ей ласты стяжкой, и назад. Там МГБшники сидят. Потом бегом назад.
— Может, лишнее?
— А может она ниндзя из нацбата?! Сказал, так. Выполнять. И внимательно!
— Есть!
А теперь шоу Дэвида Копперфильда.
— Якут, я Фидель. Приём.
— Якут на связи.
— Коробки с тобой?!
— Всегда. Приём.
— Давай налево и ко мне. Дело есть.
— Принял, идём.
Якут — он настоящий якут. По маме с папой. Плоское лицо, узкие хитрые глаза и добрейшая чистая душа. Он молча посмотрел на белокаменный дом.
— Ну вот им и пиздец. Мало-мало танк нужен, — любит он поржать на тему анекдотов.
— Не выёбывайся, так чукчи базарят.
— А чукчи что, плохо? Не наши?
— Да наши-наши. Мне танк нужен.
— Встречай.
Коробка резко дала по тормозам прямо возле нас. По ходу, это такой танкистский шик. Из люка вылезла голова механа с сигаретой в зубах:
— Скучно тут у вас!
— Щас повеселишься. Где командир?
Рука с зажигалкой показала наверх. Мы подняли глаза. Из люка башни медленно и флегматично вылез командир танка, что характерно, тоже с папиросой во рту. Шлем в масле, морда худая, щетина рыжая. Вот редкий гад, как чувствую. Мы бы подружились.
— Ну и что хотите?
Как рассказать весь этот пиздец под сигарету? Ну, как смог.
Танкист обернулся. Док ещё был в поле зрения, он тащил девчонку с заплетающимся ногами в тыл.
— Я понял.
— Тебя как звать, родной?
— Гриша я.
— Вот дай им, Гриша, за всю хуйню. Сколько тебе времени все три этажа ёбнуть?
— Да полминуты. Там и двух хватит, чтоб развалить все к егудям. Чистить нечего будет.
— Давай, друг. Как поедешь, мы пойдём и СОБРят дёрнем.
— Дергай тогда, чё тянуть. Даю.
Разгулялся Гриша не на шутку. Дал-таки третий — уже по горе кирпича. Ну что, хоть побухали сучата напоследок. И похмелье не грозит.
СОБР выдвинулся к разбитому дому перпендикулярно нам, проверяя по ходу дворы.
— Якут, вы справа дома смотрите, мы слева.
— Принял.
Встретимся с ними и СОБРатьями у этой кирпичной могилы. Мы по диагонали пройдем, через голый участочек со сгоревшей дотла хатой — только печь осталась.
Да, я видел тут горе, поэтому и не поверил этой девице. Третьего дня, проходя с такой же зачисткой по соседнему селу, я прочувствовал его сполна...
...Некого в том селе было чистить. Свалили все, роняя оружие и снарягу.
— Командир, смотри!
Во дворе покосившегося деревянного домика сухонький старичок из последних сил пробовал копать твёрдую, ещё мёрзлую землю. Рядом с ним на расстеленном пледе лежал аккуратно завёрнутый куль. Тело.
Я одет тепло, в охренительной дорогущей форме. Но мороз пронял меня от шлема до ботинок. Надо зайти.
— Здравствуй, отец.
Старик поднял на нас выцветшие глаза и облокотился на лопату, переводя дух:
— И вам не хворать, воины.
— Кто это, отец?
— Жена.
— Что случилось-то?
— Да вот... Осколком в спину побило.
Ком встал у меня в горле.
— Прости, отец. Прости... Но мы должны были сюда прийти. Прости.
— Да вы-то что? Это наши. Как вы подошли к окраине, начали село обстреливать. Вот ей и не повезло, — старик смахнул выступившую слезу. — Вот ведь. Лейтенантом Берлин брал, там с ней и познакомился. Медсестра моя Надя была. Там выжила, а здесь фашисты достали. Во судьба-то, а?
— Как Берлин? Тебе сколько лет-то, батя?
— Девяносто семь. А она на год младше была.
— Дай лопату, отец, мы поможем. Куда тебе...
— Не надо, сынки. Я сам должен. Справлюсь. А вы за ними идите. Раз уж начали, доведите до конца. Идите, не рвите душу.
— Доведём, отец. И всё равно прости...
Когда вечером мы шли по уже чистому селу, я не удержался и зашёл в этот двор. Аккуратная маленькая могила, даже крест соорудить умудрился...
— Отец!
Тишина.
...Он лежал на диване в гостиной, глаза закрыты, руки вдоль тела.
Сняв перчатку, я приложил пальцы к шее, хотя уже всё понимал. Не смог он без своей Нади. Сил хватило только предать её земле.
Снова двор, одноэтажный кирпичный домик. Снова стволы в оконные проёмы, снова врываемся во двор...
— Оружие во двор, выйти с поднятыми руками! Обещаю не стрелять!
Обещаю, хоть и очень хочу выстрелить.
«Раз уж начали, доведите до конца»…
Доведём.